— Расслабьтесь, Софи! Конечно, все это было для вас шоком, я знаю, но дайте срок. Живите настоящим, о будущем еще успеете подумать. А пока позвольте мне позаботиться о вас.

— Спасибо, — обессилено пробормотала Софи. Ей пришло в голову, что до сих пор она никогда не считала себя слабой. Наверное, дело в том, что судьба сделала чересчур головокружительный вираж.

Он обнял ее за плечи. Она ощутила тепло и едва уловимый аромат его тела.

— Разве я смогу стать своей в вашем мире? — проговорила она тоскливо.

— Вы уже своя. И, между прочим, у нас с вами очень много общего.

— В каком смысле? — заинтересовалась Софи.

— Жизнь дочери викария научила вас сдержанности, вежливости, хорошим манерам и умению думать о ближнем. Вы привыкли ставить на первое место интересы других людей, а свои чувства и желания скрывать.

— Откуда вы знаете? — воскликнула она удивленно.

Розано грустно взглянул на нее.

— Меня воспитывали точно так же. Вы прекрасно впишетесь в «мой мир», как вы его назвали. Ваше неиспорченное сердце подскажет вам выход из любой ситуации, а все остальное не имеет никакого значения.

Она сидела в кольце его рук, пораженная сходством между ними и растроганная добротой, которой веяло от его слов. Восхищение, которое она испытывала к Розано, все возрастало.

— Не забудьте, — добавил Розано, на этот раз, скорее, цинично, — что вас примут хотя бы уже потому, что вы — миллионерша.

— Вы шутите!

Но по его серьезному лицу она видела, что это не так. Миллионерша! Софи бросало то в жар, то в холод.

— Представьте только, что вы сможете позволить себе на такие деньги! — Он холодно улыбнулся. — Роскошные наряды и обувь, сказочные путешествия…

— Подождите! Вы испытываете на прочность мое пуританское воспитание! — запротестовала Софи, стараясь не думать о шелковом белье и модной одежде. — Уверяю вас, очень приятно, конечно, сознавать, что всегда можешь заплатить по счету, но подумайте, Розано, ведь можно помогать нуждающимся, сиротам, бездомным, больным детям… Я всегда чувствовала свое бессилие, когда смотрела по телевизору передачи о человеческих страданиях. Я, разумеется, помогала, чем могла, но это была такая малость! — Ее глаза заблестели, стоило ей вспомнить о могуществе денег. — В будущем я смогу быть щедрее. Видите, Розано, телевидение и пресса приносят и пользу! Мы не узнали бы обо всех этих трагедиях, если бы о них не сообщали.

— И вы всегда такая справедливая? — проворчал он.

— Стараюсь ею быть.

Она опустила ресницы, смущенная его пристальным взглядом.

— А я буду с вами рядом везде, где понадобится моя помощь, — глухо произнес он, и от его долгого пристального взгляда ей стало тепло.

Она теребила пальцами обтрепанный край жакета, пытая взглянуть на себя его глазами: некрасивая, неискушенная женщина, попросту говоря — деревенщина. Да и кроме того, вспомнила Софи, ведь он женат! Тут ей в голову пришла ужасная мысль, она порывисто прижала ладонь к губам и громко застонала.

— Розано! Этот снимок! Ваша жена подумает, что я… Она придет в ярость. Мне так жаль…

— Моя жена умерла, Софи. А это кольцо — семейная реликвия, которая передавалась из поколения в поколение. Я всегда его ношу.

Голос Розано стал сухим и холодным, и Софи тревожно посмотрела на него. В его глазах промелькнуло страдание. И Софи поняла. Смерть жены до сих пор вызывает в нем глубокое отчаяние, которое она увидела когда-то на фотографии в журнале. Было ясно, что он очень сильно любил жену. К ужасу Софи, мысль о том, что он до сих пор оплакивает умершую жену, сделала ее глубоко несчастной.

Софи испытала отвращение к себе. Кто она ему? Только знакомая, к которой он проявляет внимание из чувства долга, ради старого друга семьи. У нее нет никакого права расстраиваться.

Оказавшись в соседнем с Розано номере отеля с видом на Темзу и здание Парламента, Софи приняла душ и переоделась в сшитое ею самой платье без рукавов с плотно облегающим лифом. Она сразу же почувствовала себя в нем очень уютно, до тех пор пока не посмотрелась в высокое, с золоченой рамой зеркало.

— Слишком много груди и ног, — пробормотала она недовольно. С тем же успехом можно было написать спереди: «Добро пожаловать!» Поколебавшись, она надела светло-бежевые босоножки на низком каблуке. Софи взяла с собой совсем немного вещей, и ее выбор был ограничен. Сарафан она оставит на завтра, джинсы в таком отеле неуместны. Софи поморщилась.

Коса выглядела нелепо. Софи нетерпеливо расплела ее, причесала волосы и задумалась, что с ними сделать. Она с удивлением отметила, что они спадают ей на плечи тяжелыми каштановыми волнами, блестят и переливаются при свете массивной люстры.

— Очень экзотично и очень по-итальянски, — пробормотала она и слабо улыбнулась.

В дверь, соединявшую два номера, постучали. Софи растерялась. Воспитание требовало заплести волосы в тугую косу и скрыть фривольный лиф платья под мешковатым жакетом, но женское тщеславие на этот раз победило.

Заранее краснея за свое идиотское решение, она быстро закрутила волосы на макушке и сколола их парой шпилек.

С бьющимся сердцем она вбежала в гостиную, чувствуя, как из прически уже выскальзывают пряди, что наверняка придает ей вид огородного пугала.

Увидев Розано, она непроизвольно открыла рот. В груди больно защемило, она повернулась и отошла нетвердым шагом в глубину комнаты. Розано оделся «по-домашнему»: в бледно-золотистую рубашку и узкие светлые льняные брюки — и выглядел просто неотразимо. Ее охватила настоящая паника. Когда он предложил поужинать у нее в номере — для безопасности, — Софи согласилась и теперь с опозданием поняла, что обрекла себя на вечер наедине с немыслимо привлекательным мужчиной.

— Вы выглядите… красиво.

Софи замерла, все еще стоя к нему спиной. Может быть, она выглядит и лучше, чем тогда, когда он видел ее в последний раз, но красиво — едва ли, особенно с торчащими во все стороны волосами.

— Спасибо, — произнесла она и, вскинув руки, лихорадочно принялась закреплять шпильки. И услышала, как он вздохнул. Наверное, от раздражения. Ведь обычно дамы, с которыми он ужинает, безупречны во всем, до кончиков ногтей.

— У вас есть все необходимое? — спросил он вежливо.

Нет. Мне не хватает элегантности и миниатюрности, огромных карих глаз и двухлетней шлифовки в швейцарском колледже. Изумрудное шелковое платье с глубоким вырезом тоже не помешало бы. Софи улыбнулась, ее чувство юмора снова взяло верх и позволило повернуться к нему лицом.

— При последнем подсчете у меня было девяносто пять белых махровых полотенец, два купальных халата, геля для душа достаточно, чтобы вымыть всех англичан, бессчетное количество баночек с кремом для обуви, столько же игольниц и даже, кажется, набор отверток.

Он рассмеялся, а Софи вспомнила о правилах хорошего тона.

— Вы были так добры ко мне, — сказала она застенчиво. — Спасибо. Я стою вам уймы свободного времени и хлопот.

Его глаза блеснули.

— Меня это ничуть не тяготит, наоборот, доставляет удовольствие. — Ослепительно улыбнувшись, он бодро продолжал: — Мы прибыли в самое время. Администратор сказал мне, что фойе кишит журналистами и фотографами.

Софи испуганно распахнула глаза.

— Но тогда… как же мы сможем выйти отсюда? Он пристально взглянул на нее, затем уверенно расположился в ближайшем кресле.

— А зачем нам выходить?

— Это шутка? — воскликнула Софи. — Вы же не предлагаете сидеть здесь, как крысам в ловушке…

— Смотря какие крысы и смотря какая ловушка, — пробормотал он, обводя рукой шикарно обставленный номер. — Ну а в крайнем случае мы всегда можем поиграть в шпионов — воспользоваться вашим набором отмычек и ускользнуть по пожарной лестнице.

Она сердито взглянула на него.

— Розано, это не смешно. Я привыкла проходить пешком по нескольку миль в день, мне необходим свежий воздух. Я не могу сидеть взаперти только потому, что поблизости рыщет стая журналистов. И я не верю этому! — закончила она дрожащим голосом, борясь с желанием топнуть ногой. — Я хочу выйти прямо сейчас, не хочу быть графиней, не хочу богатства. Дома лучше!